— Ты позаботишься о... — Выговорить он не сумел. Стареешь, подумал Том. Чувствительным становишься. Он вытащил из кармана тяжелый кошель, сунул Зере в руку и сжал ее ладони. — Этого должно хватить на... на все. И пригодится, когда начнут обо мне расспрашивать.
— Я все сделаю, — мягко ответила ему Зера. — Тебе нужно идти, Том. Не медли.
Он нехотя кивнул и медленно начал укладывать в пару седельных сум немногие вещи. Пока менестрель занимался сборами, Зера впервые поближе разглядела толстяка, отчасти разлегшегося в шкафу, и громко вздохнула. Том вопросительно взглянул на нее; сколько он знал Зеру, при виде крови она никогда не падала в обморок.
— Том, это не люди Бартанеса. По крайней мере не этот. — Она кивком указала на толстяка. — Ни для кого в Кайриэне не тайна, что вот он работает на Дом Райатин. На Галдриана.
— Галдриан, — отстраненно вымолвил Том. Во что же втянул меня проклятый пастух? Во что втянули нас обоих Айз Седай? Но, значит, ее убили люди Галдриана.
Должно быть, что-то из его мыслей отразилось и на лице Тома. Зера резко сказала:
— Дене нужно, чтобы ты был жив, дурень ты этакий! Вздумаешь убить короля — и ты мертвец, прежде чем окажешься от него в сотне шагов, если повезет добраться так близко!
От городских стен накатил рев, будто орала половина Кайриэна. Сдвинув брови, Том всмотрелся в окошко. За кромкой серых стен, высящихся над крышами Слободы, в небо поднимался толстый столб дыма. Далеко за стенами. Рядом с первой черной колонной несколько серых жгутов быстра вырастали в другую, и чуть подальше появилось еще больше дымовых завитков. Прикинув расстояние. Том глубоко вздохнул:
— Пожалуй, тебе самой тоже лучше подумать о том, чтобы уйти. Похоже, кто-то поджигает амбары с зерном.
— Я пережила в этом городе не один бунт. Давай, Том, пора уходить.
Бросив последний взгляд на укрытое тело Дены, менестрель подхватил вещи, но, когда он сделал шаг к дверям, вновь заговорила Зера:
— В твоих глазах, Том Меррилин, опасный огонек. Представь себе, здесь сидит Дена, живая и невредимая. Подумай, что бы она сказала. Отпустила бы она тебя, чтобы ты дал себя убить без всякого толку?
— Я — всего-навсего старый менестрель, — отозвался он от двери. И Ранд ал'Тор всего-навсего пастух, но мы оба делаем то, что должны. — Для кого бы я мог быть опасен?
Том затворил дверь, которая скрыла женщину, скрыла Дену, и на лице его появилась безрадостная усмешка, больше похожая на волчий оскал. Нога болела, но он не чувствовал боли, полный решимости торопливо спускаясь по лестнице и выходя из гостиницы.
На вершине холма, господствовавшего над Фалме, в одной из немногочисленных рощиц, уцелевших на всхолмье вокруг города, Падан Фейн рывком поводьев остановил свою лошадь. Вьючная лошадь с драгоценным грузом ударила его по ноге, и он не глядя пнул ее в бок; животное фыркнуло и отпрянуло на всю длину повода, который он привязал к своему седлу. Свою лошадь та женщина отдавать желала не больше, чем любой из последовавших за Фейном Приспешников Тьмы хотел остаться в холмах наедине с троллоками, без оберегающего присутствия Фейна. Обе задачки он решил с легкостью. Мясо в троллочьем котле необязательно должно быть кониной. Товарищи женщины и без того были потрясены дорогой по Путям, к Путевым Вратам в давным-давно заброшенном стеддинге на Мысе Томан, и лицезрение того, как троллоки стряпают свой обед, сделало уцелевших Друзей Темного чрезвычайно сговорчивыми и послушными.
С опушки Фейн рассматривал не обнесенный стенами город и усмехался презрительно. Из мешанины конюшен, загонов и тележных дворов, окружающих город, выкатывался, грохоча, один короткий купеческий обоз, пока еще один тем временем въезжал в город, поднимая мало пыли с накатанной за многие годы дороги. Судя по одежде, возницы и немногие верховые рядом с фургонами все были местными, однако у всадников по меньшей мере имелись мечи на перевязях, а кое у кого и копья, и луки. Солдаты, которых Фейн тоже приметил и которых было совсем мало, похоже, не следили за вооруженными людьми, кого они, как считается, завоевали.
Кое-что об этих чужаках, об этих Шончан, он узнал за день и ночь, проведенные на Мысе Томан. Узнал не меньше, чем было известно побежденным. Никогда не составляло большого труда отыскать какого-нибудь одиночку, и они всегда отвечали на должным образом заданные вопросы. У мужчин обычно оказывалось больше сведений о захватчиках, будто они и впрямь верили, что в конце концов отыщется применение их знаниям, но вот, правда, иногда они пытались упорствовать и утаить то, что знали. Женщин же, в общем, интересовали, видимо, обстоятельства их собственной жизни, кто бы ни правил в их стране, но порой они подмечали такие детали, что проходили мимо внимания мужчин. Как только они прекращали вопить и плакать, слова из них просто-таки сыпались. Бойчей всего болтали дети, но редко они говорили что-то стоящее.
Три четверти услышанного Фейн отбросил как полную чушь и раздутые до небылиц слухи, но теперь к некоторым из ранних выводов пришлось вернуться. Да, верно, в Фалме можно входить кому угодно. Вздрогнув, он признал истинность кое-чего из «чуши», увидев, как из города выехало два десятка солдат. Отчетливо животных под седлом разглядеть ему не удалось, но уж лошадьми они точно не были. Они двигались с текучей грацией, и темные шкуры словно блестели в лучах утреннего солнца, как будто отсвечивала чешуя. Фейн вытянул шею, провожая удаляющийся в глубь страны отряд взглядом, потом ударил лошадь каблуками и направил ее в город.